На нашу фразу о том, что никто практически ничего о нём не знает, Саулиус Варнас рассмеялся: «Да я и сам о себе ничего не знаю!».
— С чего начать рассказ о себе? Помню моменты, когда родился, когда крестили — и визуально, и, особенно, по ощущениям. Мы вообще всю жизнь живём ощущениями — теми, которые получили в первые годы жизни. Мы постоянно возвращаемся к ним, в детство, что бы ни делали. И когда я что-то делаю в театре, то всегда замечаю, что вот об этом я уже когда-то думал.
— Когда вы поняли, что будете связаны с театром?
— Это было поздно — при всём том, что моя мама прекрасно пела и была участником первого профессионального ансамбля Литвы. Интересно, что она не собиралась в нём участвовать. Мама пошла на пробы вместе со своим братом и его другом — в качестве поддержки. Она была очень красивой женщиной — и её заметили, спросили, может ли она что-нибудь исполнить. Она спела — а у неё был прекрасный голос — и её взяли. А брата и его друга — нет (смеётся — прим. авт.).
Первым моим очень сильным впечатлением был домашний театр. Это было просто потрясающе: знакомые мне люди вдруг во что-то переоделись, что-то другое совершенно начали делать ... А потом я увидел спектакль кукольного театра — кажется, он назывался «Школа зайцев» или что-то вроде этого. И когда я увидел всё это таинство, я был так поражён! Несколько суток ни с кем не разговаривал, только думал: как может наяву возникнуть мир, такой материальный, а потом вдруг исчезнуть? Я тогда решил, что это что-то божественное.
Меня потом довольно часто водили в театр, но такого мощнейшего впечатления, как после встречи с элементарным спектаклем кукольного театра, я больше не получал.
— Неужели сразу решили после школы получать театральное образование?
— Нет, не сразу. Вообще, так сложилось, что я получил пять высших образований, причём совершенно не стремясь к этому. После школы я не хотел идти в армию, поэтому поступил в политехнический институт. А вообще, я хотел поступать на психоанализ — меня тогда очень интересовали Юнг, Фрейд, однако набора на этот курс ещё не было. Так что я поступил на архитектуру — она тоже была мне всегда интересна, как и сейчас. И вдруг я встречаю парня, с которым я учился в параллельном классе в школе. Спрашиваю, как он здесь оказался, а он мне: «Я в армию не хотел идти». Я-то думал, я один такой «умный» (смеётся — прим. авт.) «А ещё, — говорит, — я хожу на актёрские курсы к Мильтинису». Я подумал: если он может учиться там, почему я не могу? Позже мы ещё раз встретились, поговорили — я даже прочёл ему какое-то стихотворение. А он мне, как уже знающий, «мастер», говорит: «Да ты что? Нужно не так читать — вот как надо» (смеётся — прим. авт.). Я послушал, запомнил, подготовился — и пошёл на встречу к Мильтинису в его студию при Паневежском драматическом театре.
Я очень волновался, переживал, но пришёл и прочёл что-то — он одобрил и разрешил мне остаться. Так я учился и в политехническом — причём хорошо, — и на курсах у Мильтиниса, ведь попасть в театр можно было только после его курсов — никаких других он не признавал. Однажды он мне говорит: «Я узнал, что ты хорошо учишься в политехническом университете. Так, может, ты не хочешь учиться у меня? Может, будешь только там?». А я ему: «Что вы! Я хорошо учусь там, чтобы меня только в армию не забрали. А быть я хочу только актёром». Он: «Ну хорошо. Я тебя возьму, потому что верю, что ты можешь быть хорошим актёром. Но с одним условием: если весной я скажу, что ты здесь не годен, ты сразу же уйдёшь без вопросов». Конечно, я согласился — он всех так принимал.
— Сколько же вы работали у него актёром?
— Два года. Я сыграл несколько ролей — главных и второстепенных. Из больших ролей — Лариосик в «Днях Турбиных» Булгакова, Аллан в «Пляске смерти» Стриндберга. Когда играл последнюю, я уже заканчивал политехнический университет. Мне было около 20 лет тогда. В университете я попросил направление — сказал, что хочу поступить на курсы иностранных языков. Я знал хорошо немецкий, и в университете об этом тоже знали. А поступил я на режиссуру. Мильтинису об этом я ничего не сказал, потому что иначе он выгнал бы меня из театра в тот же момент как профнепригодного. Это была единственная ложь, которую я сказал в моей жизни.
А поступил я на режиссуру потому, что Мильтинис вёл себя с актёрами очень жёстко. Настолько, что никто не имел права не то, чтобы спросить что-то, но даже одобрить то, что он делает. И был он очень требовательным. Я рад, что прошёл эту школу, но я сам себе сказал: я создам свой театр, в котором будет всё наоборот. Он, наверное, подозревал что-то, потому что я ходил на все его репетиции, смотрел, что и как он делает. И он как-то спросил: «Не думаешь ли ты поступать куда-нибудь на режиссуру?».
Я сказал ему о своём поступлении — уже после того, как меня зачислили. Он со мной 3 месяца не разговаривал, но не выгнал — не было уже смысла. А осенью я уехал учиться. На занятиях профессор, которая преподавала немецкий язык, предложила мне окончить высшие курсы переводчиков немецкого вместо того, чтобы ходить на её занятия. «Я дам тебе рекомендацию, а ты получишь ещё один диплом о высшем образовании во время учёбы», — сказала она. Я подумал: а почему нет? В любом случае нужно посмотреть, что там и как. И я получил этот диплом.
Я окончил режиссуру и всё думал, как это мне не пойти в армию. Мне полгода присылали «красные бумажки» и грозили направить дело в прокуратуру. В конце концов, мне стало так не по себе, что мы с однокурсниками придумали «оригинальный» способ не пойти в армию. Рассчитали, как мне нужно выпрыгнуть на ходу из автобуса, чтобы удариться головой о дерево и получить сотрясение, и поехали осуществить задуманное. Ребята отправились со мной, чтобы после отвезти меня в больницу. И когда настал момент прыгать, мелькнула мысль: а если насмерть здесь расшибусь? И не прыгнул.
Я хорошо сдал сессию на 1 курсе, потому что знал: в случае неудачи мне нужно будет снова сдавать вступительные экзамены и другой педагог может тебя даже не взять. Мне очень нравился мой курс и мой педагог, которому я очень благодарен. После этого я пошёл в военкомат с бумагой от одного генерала в кармане. Это было письмо от дяди моей подруги, который просил за меня: дайте мальчику закончить учёбу. Думал, бумага от Министра культуры Литвы меня спасёт.
Меня же моментально «упаковали» и отправили в Сибирь — далеко-далеко, в стройбат, как ненадёжного человека в компанию к уголовникам. Там были и те, кто окончил только 1 класс школы, и очень «светлые» люди с высшим образованием, у которых что-то произошло в жизни и они попали в тюрьму. Я с некоторыми из них дружил, и мы даже встречались как-то в Питере.
Некоторые солдаты смотрели на меня как на «белую ворону» — в плохом смысле. Я был из Литвы, балтиец, мне и служить нужно было 1 год, а им — два. Относились ко мне худо. А я в своё время занимался борьбой. Я им говорю: «Ребята, в чём дело? Если вы чем-то не довольны, можем всё выяснить».
(Продолжение следует).
